Далее довольно важный текст, там разбирается одна из причин, почему большая часть философских текстов «не работает» (в том смысле, в каком работает наука или хотя бы ваша микроволновка – на нее, в отличие от Хайдеггера, можно положиться).

Формулы строгие, а понятия нет. Поэтому в математике может быть доказательство хоть в 100 шагов, а в философии – нет.

Обычно слово не имеет четких границ и однозначных смыслов (по крайней мере, в естественном языке). Это обнаружил еще поздний Витгенштейн, ранний полагал, что мир логичнее и проще. Возьмем, например, слово «игра». Можно ли дать такое, самое лучшее и точное определение, чтобы отделить все случаи, когда происходит именно игра, от случаев, когда происходит что-то другое? Возможно, плохая новость, что такого определения не найти, но хорошая новость, что нам его и не надо. Люди прекрасно используют слово «игра» в своей речи (и отлично играют в своей жизни) без того, чтобы однозначно прописать что-то в словаре.

Так и не записав однозначно, что такое игра, Людвиг Витгенштейн ввел понятие «языковые игры». Это то, что мы делаем со словами, когда мы с ними живем. Можно жить с разными словарями, можно жить с мерцающим словарем, где пробелы, многозначность, полисемантика – главное, что с этим можно жить. Другой жизни нам все равно не светит.

Так вот, всех наших терминов тоже касается. Когда мы вводим предельные категории, кажется, мы говорим о чем-то четком, ясном, определенном. Но это тоже слова. Качество, сущее, субъект, объект, идея, явление, действительность и т.д. – это все такие слова. Они точно также мерцают, как и другие, даже еще сильнее. Слова кошка мерцает меньше, чем слово идея. Просто насчет того, что такое кошка, у людей больше согласия, чем начет того, что такое идея. И то, что в метафизике считалось самыми простыми первословами, оказывается довольно сложными штуками.

План-мечта метафизики – взять самые простые слова и далее, как из надежных кубиков, построить конструкцию, соответствующую миру, желательно, исключающую другие конструкции. Метафизики от Платона до Гегеля спорят, какие кубики главные, какие производные, от какого кубика все пошло. Но ошибка уже вначале. Простое и однозначное оказывается чем-то еще, что может значить вовсе не то, чем вы его назначали.

Слово это не кирпич, чтобы строить из него замки. В лучшем случае это облако, в худшем – дождь, ветер, вечер…

При этом на таком языке можно объясняться. И можно добиться, чтобы тебя поняли, можно договориться с другими, о чем-то подумать с ними вместе или без них. Слово-облака, текучие, без четких границ – они пригодны для жизни. Такими словами удобно играть, а если договориться о четкости (условно придав облакам черты кирпичей), ими можно написать договор или техническую инструкцию. Но что-то уже нельзя. Например, метафизика, как ее представляли 2.5 тысячи лет, как правду мира, в таких словах нереализуема. Максимум, что возможно – конвенциональная онтология. Причем не одна, а несколько. Может быть, звучит сложно, но в основе первый шаг: люди взяли и договорились, что вот это – кошка, вот это – объект, вот это – идея, и т.д. Чтобы иметь какие-то рабочие, более-менее прочные конструкции, мы создаем искусственный язык.

Искусственный язык создается, чтобы хоть каким-то словам придать черты кирпича. Лучше всего это получилось у науки.

В разных ее местах, впрочем, по-разному.

Там, где это почти невозможно, но все равно очень хочется, получается наука гуманитарная.

А самые сильные проблемы у философии, где был самый сильный замах, самые большие амбиции. Традиционным философам-метафизикам казалось, что они могут работать как математики. Сделать первый шаг, дав какие-то определения, и опереться на это, как математик мог бы опереться на уже доказанную теорему, на 100% (даже скептик Спиноза косил под математику в форме своих работ). Но у них разное качество материала.

Язык математика подходит идеально – искусственность, формальность, начальная простота. Именно это начальная простота позволяет достигать умопомрачительной сложности. Самые крутые конструкторы – из самых простых деталек. Если у тебя кирпичи, то мы можешь положиться на первый этаж, и строить дальше. Пятый, десятый, и т.д. Математика может строить хоть на 100 этажей, если считать этажом шаги в доказательстве. Именно потому, что ничего не энтропирует, не теряется между вторым и третьим, звенья прочны почти на 100%, как элементы в авиалайнере. Кстати, техника – сама по себе отличный пример, как это возможно.

В том, как строила философия, потери были чудовищны, но почему-то не смущали строителей. Пусть на первом шаге материал позволяет какую-то достоверность на 90% (это нормально) и качество материала не меняется. Тогда каждый следующий шаг означает умножение себя на 0.9, и сами посчитайте, сколько будет 0.9 в десятой степени. После десяти шагов в обосновании чего угодно, мы имеем уже не результат, а факультативный хлам – на ценителя, считающего это башней до неба. Увы, если видите в этой области башню – держитесь от нее подальше. В этой области по свойствам материала реально только малоэтажное строительство.

Если нужен конкретный пример такой вопиюще безбашенной башни… «Наука логики» Гегеля нелогична и ненаучна хотя бы тем, что строит из облаков как из кирпичей. Это пример особо выдающийся башни. Но это общее свойство построек такого рода.

Что ж, сделаем сильное заявление. Хотя бы только поэтому немецкая классическая философия – усыхающая ветвь эволюции знания. «Хотя бы только» означает, что есть и другие причины, то лишь этой была бы достаточно. В 19 веке она еще могла казаться его вершиной, но мир все лучше отличает сильное знание от того, что на него лишь походит.